Есть у меня приятельница, по характеру кисейная барышня прямо из плохой сентиментальной прозы 19 века, по образу мысли истая дворянка из белоэмигрантских опусов. Именно ради таких девушек отправлялись в поход на ГУЛАГ герои печатавшихся в журналах русского зарубежья фантастических детективов.

Нет, она конечно пользуется мобильной связью и Интернетом, может быть, прямо сейчас читает эту статью. Но душа ее принадлежит потерянной царской России: балам, гусарам, светским блесткам, стихам в альбом и прочей мишуре. С работы она бежит, чтобы успеть посмотреть очередную серию сериала о дореволюционной жизни. В автобусе  читает романы, где мужественные офицеры совершают подвиги во имя прекрасной дамы. Покупая лук на рынке,  мечтает о бальном платье и танцах с Колчаком-Хабенским.

Мы с ней часто спорим о России Романовых. Однажды она попросила меня привести несколько примеров пострадавших от царизма талантливых людей, но не гениев и революционеров. Так родилась идея этой заметки. В качестве объекта изысканий были выбраны талантливые российские композиторы и поэты, стоящие в истории отечественной культуры во втором-третьем ряду сразу за плечами Пушкина и Некрасова, Чайковского и Глинки. Не гении, а просто талантливые люди 18-19 вв. Они представляют своими судьбами не типичные жизни деятелей культуры тех веков, а яркие свидетельства удушающей атмосферы императорской России. После бала — плеть, за пределами дворцов — тюрьма, вместо поддержки таланта — зависть и убийство бедностью. Малейшее вольнодумство, случайная неосторожность или рассеянность, и жизнь погублена.

Артём Лукьянович Ведель

Родился в семье киевских мещан в апреле 1767 года. Отец Веделя был художником-резчиком и специализировался на изготовлении иконостасов. Сыну он дал религиозное воспитание, привив на всю жизнь глубокую православную веру.

Ведель учился в Киево-Могилянской Академии, где получил хорошее гуманитарное и музыкальное образование. Именно там у юноши открылся композиторский талант. Он писал музыкальные пьесы, пел соло в хоре, играл на скрипке и даже дирижировал студенческим оркестром.

Талант Артёма Лукьяновича очень скоро заметили знатоки и сильные мира сего.В 1788 году молодой человек командирован в Москву в качестве дирижера капеллы часовни генерал-губернатора Москвы — второй по значимости в стране после Придворной императорской капеллы. Капелла имела смешанный правовой статус: будучи церковной, она еще и обслуживала светские государственные и личные нужды главы Москвы. Синод и генерал-губернатор не могли определить кому ее содержать. В итоге формально Ведель был зачислен на службу в другое ведомство и получал жалование как чиновник-канцелярист.

В Москве он провел 5 лет и к моменту возвращения в Киев был уже сложившимся композитором-профессионалом. В Киеве сначала руководил хором Киево-Могилянской Академии, а затем музыкальной капеллой генерала Леванидова при штабе пехотного корпуса. В этой должности получал офицерские чины, дослужившись до капитана. Так же в период своей военной службы создал ряд произведений, в том числе 6 концертов для оркестра.

В марте 1796 Леванидов был назначен генерал-губернатором Харькова и забрал Веделя с собой.  Здесь композитор организовал новый хор и оркестр, преподавал пение и музыку в Казенном училище при Харьковском коллегиуме, и даже написал 3 прославивших его церковных концерта: «Воскресни Боже», «Услыши Господи глас мой», «Господь пасет мя».

OMZR5o3y3Is

В 1797 Павел I в рамках кампании по борьбе с «якобинством» начал разгром российской музыкальной культуры. Повсеместно сокращались штаты хоров, запрещено было исполнять в церквях несоответствующую службе духовную музыку. Царским указом все «неположенные» по штатному расписанию полковые капеллы были ликвидирован и Ведель  «от воинской службы на собственное пропитание отставлен с тем же чином с ношением мундира». Леванидов попал в опалу.

Однако талантливый человек нашел себе нового мецената — Алексея Григорьевича Теплова, губернатора Слободско-Украинской губернии, который назначил его дирижером губернской капеллы. К этому моменту Артём Лукьянович был уже значительной величиной в российском музыкальном мире и особенно в вокальной педагогике. Ученики его пели первые партии в придворной капелле Санкт-Петербурга, генерал-губернатора Москвы и Петербургских митрополичьих хорах. Дирижер Санкт-Петербургской придворной капеллы, выдающийся композитор Дмитрий Бортнянский считал вокальную школу Веделя лучшей в России, а его педагогические методы передовыми.

Но в стране тем временем продолжалась борьба с «якобинством» в культуре. В Харькове ликвидированы театр, губернский хор и симфонические оркестры. Педагог “с передовыми методами” вновь остался без работы.

В конце лета 1798 года он выехал в Киев. И уже в родительском доме работал над двумя концертами: «Боже, законопреступници восташа на мя» и «Ко Господу внегда скорбити мы». Несмотря на запрет, эти концерты были исполнены учениками композитора в Киевском Братском Богоявленском и Софийском соборах.Но отец не мог содержать взрослого сына, и в поисках пропитания тот обратился к духовной службе.

В начале 1799 года Ведель стал послушником Киево-Печерской Лавры. Архимандриту лавры льстило, что известный в империи композитор и педагог, исполняет у него обязанности певца на клиросе. Он благоволил к Веделю, что вызвало зависть у многих коллег талантливого музыканта и сыграло в его судьбе роковую роль.

Вдруг, в конце весны 1799 года, в Киеве  обнаружена книга «Служба Нилу Столбенскому», где на пустых страницах якобы рукою Веделя в символической форме было написано пророчество об убийстве действующего царя Павла I. На мнимого преступника немедленно возбудили «секретное дело». Артём Лукьянович отрицал свое авторство и утверждал, что запись была подделана недоброжелателями.

Несчастья на этом не закончились. Митрополит и архимандрит Киево-Печерской лавры Иерофей (Малицкий) 25 мая 1799 года объявил известного музыкального деятеля сумасшедшим и передал киевскому коменданту Ф. Л. Вигелю под стражу. При этом было грубо нарушено действовавшее законодательство: композитора никто формально не арестовывал, против него не составили обвинительный акт, ему отказали в праве допроса под протокол и в освидетельствовании врачом.

На гауптвахте Ведель тяжело заболел. Вняв многочисленным просьбам ценившей талант Веделя киевской знати, якобы “опасного сумасшедшего” отдали на излечение под опеку отца.

Увы, дело, попало в руки царя. Павел поставил «диагноз» и распорядился о «лечении»: «отослать в дом сумасшедших в Киеве и держать без выпуску». Что и  было проделано незамедлительно.

Дополнительно император запретил “больному” что-либо писать и заниматься музыкой. Произведения композитора были полностью запрещены к исполнению, печатанию и распространению. Имя запретили упоминать в музыкальной литературе и лекциях по истории музыки.

После свержения Павла его преемник император Александр I всё же получил прошение об освобождении Артёма Луьяновича «под надзор семьи». Рассмотрев вопрос, император наложил резолюцию: «Оставить в нынешнем полонении».

В киевском сумасшедшем доме “жертва царского режима” промучилась 9 лет. Там этот одаренный человек по-настоящему потерял рассудок. Лишь накануне смерти отцу удалось забрать его домой.

Так по воле царя была загублена жизнь замечательного композитора и передового педагога, глубоко верующего и православного монаха. Но наследие его не пропало. Несмотря на запрет, ученики сохранили значительную часть сочинений учителя. Произведения распространялись в рукописях и тайно исполнялись, прежде всего, в среде церковных музыкантов. Музыка Артёма Лукьяновича, по содержанию и идейной направленности ничем не противоречившая, а скорее способствовавшая господствовавшим в 19 веке политическим установкам, стала стараниями самого режима одним из символов духовной оппозиции самодержавию.

Лишь в начале 20 века её стали исполнять более открыто, а некоторые сочинения Веделя были изданы под редакцией М.А. Гольтисона. И после Октябрьской революции творчество композитора окончательно освободилось от цензурных оков, стало легальной частью музыкальной культуры, прежде всего, церковной. Произведения эти в свое время исполняли выдающиеся певцы, в т. ч. Федор Шаляпин.

Александр Львович Гурилёв

c-jQL8u06SY

Родился в 1803 году в семье Льва Степановича Гурилёва — крепостного музыканта графа В. Г. Орлова. Мальчик получил лучшее образование, на какое мог рассчитывать крепостной. С детства он занимался музыкой, а потом играл в крепостном оркестре. Тяжелый усадебный быт и полная зависимость от хозяина оказали большое влияние на сознание юного Гурилёва. У него на глазах людей пороли, сдавали в солдаты, насиловали, разлучали семьи. На всю жизнь в нем закрепилось отвращение к крепостному праву, и вместе с ним желание вырваться из этого состояния, обрести чувство собственного достоинства.

В 1831 по завещанию владельца Александр Львович получил вольную. Он отправился в Москву, где вскоре стал известен как композитор, пианист и педагог. В этот период Гурилёв пишет романсы на стихи популярных поэтов того времени: Грекова, Кольцова, Макарова. Некоторые из них были опубликованы в музыкальных журналах и почти все без исключения получили распространение как в аристократических салонах, так и среди мещанства и дворянства средней руки.

Многие романсы буквально "уходили в народ", исполнялись не только многочисленными любителями, но и цыганскими хорами. Романс на слова Щербины «После битвы» во время Крымской войны приобрел огромную популярность среди военных моряков и стал основой одной из популярнейших народных песен «Раскинулось море широко», имеющей многие последующие вариации.

Гурилёв собирал и обрабатывал русские народные песни. Например, составил в 1847 сборник «47 русских народных песен» для голоса с фортепьяно. А через два года вышел другой  — «Избранные народные песни». Третий он составил после смерти своего друга — композитора А. Е. Варламова, назвав его «Музыкальный сборник в память А. Е. Варламова», и включив туда, помимо обработок народных песен, и свои авторские произведения.

Несмотря на успех сочинений, композитор провёл жизнь в бедности, поскольку не умел «монетизировать» свой талант. Не умел он и льстить сильным мира сего. Зарабатывая частным преподаванием, не желая идти на компромиссы с совестью, часто отказывался от абсолютно бездарных, но богатых и родовитых учеников. О Гурилёве злословили, что, не имея «имени» и гроша в кармане, он пытается ставить себя вровень с дворянами. Меценаты не спешили помогать возомнившему о себе холопу.

Корректура нот и концерты (соло и в квартете князя Голицына) не давали ему достаточного заработка. Тяжелая работа подрывала силы, приводила к частым болезням, которые не давали работать. И еще больше ухудшалось материальное положение бывшего крепостного. Все это приводило к нервному истощению и психическим срывам. В конце концов психическая болезнь парализовала его, приковав на  десять лет к больничной койке. Больница в те времена была уделом нищих.

О смерти Гурилёва 30 августа (11 сентября) 1858 года долго не знали. Лишь через несколько дней о ней оповестил газетный некролог.

Александр Иванович Полежаев

UdOkc84fkpY

Родился в 1804 году в помещичьем имении Струйских Пензенской губернии. Он был зачат во время изнасилования помещиком Леонтием Струйским его крепостной Аграфены Ивановой.

Дворянин Струйский был по меркам того времени человеком благородным. Удовлетворив все желания относительно Аграфены, он отпустил беременную на волю и озаботился будущим ребенка, заплатив саранскому купцу Ивану Ивановичу Полежаеву за брак со своей «любовницей». Купец оформил ребенка как своего законного сына. Когда в 1810 году Полежаев лишился матери (отчим бросил семью еще в 1808), его отец вновь блеснул благородством, взяв мальчика содержание и оставив жить среди своей дворни.

Детские годы Полежаева прошли в обстановке унижений и побоев (сначала от приемного отца, потом  от родного). Барин не стеснялся в мерах наказания. Дня не проходило, чтобы в его доме кого-нибудь не пороли. Случались убийства. Еще дед Полежаева, граф Струйский, оборудовал в имении пыточный зал, созданный по образцу камер пыток европейской инквизиции, и даже специальный тир для отстрела живых людей.

До поры убийства сходили отцу Полежаева с рук, но однажды известие о запоротом насмерть холопе дошло до пензенского губернатора М. М. Сперанского, а затем и до царя. Александр Первый как раз испытывал очередной приступ религиозности, потому сам приказал дать делу ход. Струйского за многочисленные убийства приговорили... к пожизненной ссылке в Сибирь. Перед отъездом барин сделал последнее свое благородное дело: устроил сына в пансион и обеспечил деньгами на время учебы.

В 1820 году, после 4 лет обучения в пансионе Визара, Александр Полежаев поступил на Словесное отделение Московского университета. В этот период начинается его активная литературная деятельность. Публично проходит она в русле абсолютно прорежимном. Все прочитанные в собраниях или опубликованные в популярном журнале «Вестник Европы» стихи и переводы либо лирические, либо восхваляют дозволенное. Например, одно из полежаевских стихотворений написано по заказу университетского начальства, называется «В память благотворений Александра I Императорскому Московскому университету». Оно содержит махровую лесть сразу нескольким монархам династии Романовых. «Недозволенные» стихи, например, «Новую беду», очень осторожно и скорее с консервативных позиций высмеивающую РПЦ, Полежаев пишет в стол или читает в очень узком кругу ближайших друзей.

Однако в 1825 году он «пустил по рукам» поэму «Сашка», содержащую критику порядков в Московском университете и описание разгульных нравов университетского студенчества. Поэма имела откровенно хулиганский характер, и в другое время могла принести автору пару суток гауптвахты и популярность однокурсников. Никакого политического преступления её сочинитель не совершал, никто никогда его в этом не обвинял, и сам поэт политическим преступником себя не считал.

Но после выступления декабристов новому царю везде мерещилась крамола. Получив донос о поэме, Николай Первый лично провел обыск в комнате Полежаева и нашел под тюфяком «Сашку». Поэта привезли ночью к царю, и царь заставил читать поэму вслух при министре народного просвещения. Ознакомившись с хулиганским творчеством, царь милостиво исключил его из университета, отправив унтер-офицером в Бутырский пехотный полк.

Порядки в полку были таковы, что в июне 1827 года Полежаев со службы сбежал. Дезертир был пойман, из унтер-офицеров разжалован в рядовые без выслуги и лишён личного дворянства (право на дворянство Александр Львович получил незадолго до отправки в армию в связи с успешным окончанием университетского курса). По требованию царя до конца жизни он должен был остаться на военной службе рядовым.

Полежаев запил. Пил он много, в хмелю был буен и «воротившись как-то нетрезвым в казармы, на выговор фельдфебеля за непозволительно позднее возвращение — ответил ему бранью непечатными словами». Снова арест, год в кандалах на гауптвахте в подвале. Там было время подумать и над политикой. В результате поэт написал стихотворение «Узник», содержащее матершинные выпады против царя.

В столице русских городов
Мощей, монахов и попов,
На славном Вале Земляном
Стоит странноприимный дом;
И рядом с ним стоит другой,
Кругом обстроенный, большой —
И этот дом известен нам,
В Москве, под именем казарм;
В казармах этих тьма людей,
И ночью множество б...ей
На нарах с воинами спят,
И веселятся, и шумят;
И на огромном том дворе,
Как будто в яме иль дыре,
Издавна выдолблено дно,
Иль гаубвахта, все равно…
И дна того на глубине
Еще другое дно в стене,
И называется тюрьма;
В ней сырость вечная и тьма,
И проблеск солнечных лучей
Сквозь окна слабо светит в ней;
Растреснутый кирпичный свод
Едва-едва не упадет
И не обрушится на пол,
Который снизу, как Эол,
Тлетворным воздухом несет
И с самой вечности гниет…
В тюрьме жертв на пять или шесть
Ряд малых нар у печки есть.
И десять удалых голов,
Царя решительных врагов,
На малых нарах тех сидят,
И кандалы на них гремят…
И каждый день повечеру,
Ложася спать, и поутру
В молитве к господу Христу
Царя российского в п...у
Они ссылают наподряд
И все служить ему хотят
За то, что мастер он лихой
За пустяжи гонять сквозь строй.

После года в кандалах был переведён в Московский пехотный полк, с которым отправился на Кавказ. Там принял участие в боевых действиях в Чечне и Дагестане, где проявил себя как умелый и храбрый солдат. После нескольких представлений к награде, император соизволил «простить» Полежаева, и в 1831 он вновь произведён в унтер-офицеры, а в 1833 году в знак особой милости переведен в «элитный» по армейским меркам Тарутинский егерский полк.

В 1834 году унтер-офицер получил двухнедельный отпуск. В отпуске влюбился, вновь бежал из полка, был пойман, сидел в тюрьме и затем подвергнут телесному наказанию прутьями.

После перенесенного телесного наказания и в результате обострения «злой чахотки», подхваченной во время заключения на гауптвахте Спасских казарм, Полежаев помещён в сентябре 1837 г. в Лефортовский военный госпиталь, где и скончался 16 (28) января 1838 г. Перед смертью царь издевательски «даровал» ему первый офицерский чин.

Долгое время вольнолюбивые стихи поэта были запрещены цензурой и передавались лишь в рукописях, будучи довольно популярными среди оппозиционеров самодержавию. Так, например, четверостишие Полежаева «всплыло» в 1831 году при расследовании деятельности кружка братьев Критских.

Когда бы вместо фонаря,
Что светит тускло в непогоду
Повесить деспота...
То заблистал бы луч свободы.

Друзья различными способами пытались ознакомить общественность с творчеством поэта. Первый сборник полежаевских стихов издан в 1832 году. Он содержал лишь «благонамеренные» произведения, в основном перепечатки журнальных публикаций.

С «недозволенными» стихами было труднее. В 1829 году друзьям удалось протащить в журнал «Галатея» под видом религиозного стихотворение «Валтасар». Также в этом журнале опубликован «замаскированный» стих «Песнь пленного ирокезца». В 1831 году в альманахе «Северное сияние» с купюрами увидели свет «Цепи». В сборнике 1842 года только ценой цензурных правок удалось опубликовать «Венок на гроб Пушкину».

Дело друзей Полежаева впоследствии продолжили представители русской демократической общественности и профессиональные историки. В 1857 году они добились опубликования стихотворения «Осужденный». В 1859 году журнал «Библиографические записки» опубликовал стихотворение «Четыре нации» без четвертой строфы:

В России чтут
Царя и кнут;
В ней царь с кнутом,
Как поп с крестом:
Он им живет,
И ест и пьет.
А русаки
Как дураки,
Разиня рот,
Во весь народ
Кричат: «Ура!
Нас бить пора!
Мы любим кнут!»
Зато и бьют
Их, как ослов,
Без дальних слов
И ночь и день,
Пока не лень:
Чем больше бьют,
Тем больше жнут,
Что вилы в бок,
То сена клок!
А без побой
Вся Русь хоть вой —
И упадет,
И пропадет.

В 1871 году журнал «Русская старина» опубликовал как анонимное стихотворение «Новая беда». В разные годы опубликованы с правками и без них еще несколько «недозволенных» стихов.

Однако полностью и без купюр творчество Александра Ивановича стало доступно читателю лишь после 1917 года. Сбылось пророчество поэта:

Притеснил мою свободу
Кривоногий штабс-солдат:
В угождение уроду
Я отправлен в каземат.
И мечтает блинник сальный
В черном сердце подлеца
Скрыть под лапою нахальной
Имя вольного певца.
Но едва ль придется шуту
Отыграться без стыда:
Я — под спудом на минуту,
Он — в болоте навсегда.

Владимир Сергеевич Филимонов

XTY197aymIY

Родился 13 февраля 1787 года в Рязани в небогатой помещичьей семье отставного секунд-майора.

Как и многие дворяне, родители Филимонова, чтобы обойти известный петровский указ о начале службы с низшего чина, устроили сына с 12 лет в коллегию иностранных дел. Маленький Владимир числился в ней как находящийся в отпуске для учебы и получал чины за выслугу.

Ребёнку дали вначале домашнее образование в доме богатого дедушки, а в 1805 году он поступил в Московский университет и только после его окончания действительно стал служить чиновником. В университете юноша вращался в кругу литераторов. Вскоре сам начал под руководством Жуковского писать стихи. Среди его лирики этого периода есть и несколько опубликованных впоследствии острых социальных басен. В тот же период он познакомился со многими будущими декабристами.

В Отечественной войне 1812 года начинающий поэт служил адъютантом при графе Толстом и был свидетелем закулисной стороны войны, коррупции и казнокрадства. В это время Владимир Сергеевич пишет много сатирических стихов, в т. ч. знаменитые в его время строки:

... у нас
Иль внучек бабушкин, иль дядюшкин племянник,
Разврата образец, в судилище посадник,
Вершит дела граждан, как чуждый гражданин

После войны карьера его идет в гору. В 1817 Филимонов назначается новгородским вице-губернатором. Однако, в 1822, получив в наследство водочный завод и несколько имений, внезапно уходит в отставку и некоторое время живет в Москве.

Начало 1820-х годов это время становления тайных революционных организаций, время декабристов. Поэт не входил в тайное общество, но был близок к декабристам. Он дружил с А. А. Бестужевым, стал членом литературных обществ, где главенствовали декабристы, печатался в "Полярной звезде". Отставка его была связана с желанием серьезно заняться литературой и надеждами на социальные реформы, в связи с деятельностью декабристов.

Литературные интересы Филимонова разнообразны. В журналах (в т. ч. и своем личном журнале «Бабочка») он публиковал повести и романы, поэмы и стихи, стихотворные послания, басни, статьи и драматические произведения, а также многочисленные переводы. Для Александринского театра сделал вольный перевод французских водевилей «Круговая порука» и «Мельничиха в Марли».

Не все переведенные Филимоновым произведения увидели свет в его время. Так, полный перевод «Опытов» Монтеня был сделан «в стол», полная публикация этой «безнравственной» книги на русском состоялась только в советское время.

В январе 1825 года у щедрого отставного вице-губернатора начались некоторые финансовые затруднения. Поэтому Филимонов переехал в Петербург и вернулся на службу. Карьера оказалась успешной. Уже в 1829 году он был назначен архангельским губернатором. Два года спокойно правил губернией, а затем... жизнь поэта и переводчика пошла под откос по воле режима, которому он, несмотря на некоторое вольнодумство, всегда служил верой и правдой.

В 1831 году имя Владимира Сергеевича всплыло в деле так называемого Сунгуровского общества — нелегальной революционной организации студентов Московского университета. Поэт был знаком с некоторыми членами этого общества,  и полиция получила информацию, что часть архива революционеров находится у него.

В доме Филимонова  устроили обыск, в ходе которого жандармы обнаружили копии переписки декабристов с Батеньковым и А. Н. Муравьевым, копию письма декабриста Штейнгеля, тетрадь с цитатами из проекта конституции Н. М. Муравьева и 65 «вольнодумных» заметок о государственном управлении.

Филимонов наотрез отрицал свое участие в Сунгуровском обществе. Чужой почерк переписанных копий и показания сунгуровцев спасли его от каторги. После четырехмесячного заключения в крепости его выслали в Нарву под надзор полиции. Ему запретили жить в обеих столицах и поступать на госслужбу, оставили без средств к существованию. Литератор вынужден был надеяться только на помощь друзей и литературные заработки.

Произошедшее привело с серьезной радикализации творчества. Одной из основных тем становится критика крепостничества. В течение следующих 27 лет “сторонник самодержавия” бесконечно сражается с цензурой, публикуя свои поэмы, романы и повести. К сожалению, в изуродованном виде, ибо из них удаляют все, что хоть отдаленно напоминает крамолу. Тем не менее, имя Владимира Филимонова навсегда вошло в число русских литераторов, пером сражавшихся за отмену крепостного права.

Последние несколько лет жизни поэт был тяжело болен, почти ослеп, но продолжал писать. Умер Филимонов в 1858 году в крайней нищете.

Четыре таланта, столь разные, но одинаково загубленные царизмом. Верующий Ведель, который к славе православия написал бы еще немало церковных музыкальных произведений. Патриот Гурилев, написавший бы еще сотню своих замечательных народных романсов. Филимонов, прослуживший бы императору всю жизнь, попутно сочиняя интересные и полезные для современников стихи и прозу. Шалопай Полежаев, возможно ставший бы в истории русской литературы в один ряд с Лермонтовым и Жуковским, а вместо этого превращенный царем в своего «решительного врага».

Но были и другие, продавшие свой талант самодержавию и элите за звонкую монету. Предшественники Киселева и Караулова. И самый яркий пример тут  Виктор Петрович Буренин.

Виктор Петрович Буренин

Этот внук крепостного и талантливый архитектор, начал свою литературную карьеру в революционном «Колоколе». В первой половине 1860-х Буренин выступал как критик и сатирик в изданиях, придерживающихся радикально-демократических позиций. В 1864 он написал  «недозволенное» стихотворение о репрессиях в отношении Чернышевского. Это стихотворение распространялось в рукописных копиях среди революционной молодежи, где пользовалось хоть и кратковременной, но значительной популярностью.

В 1866 года начинается политическая эволюция Буренина, процесс его самопродажи господствующим слоям общества. Сначала он перешел на работу в официозные «Санкт-Петербургские ведомости», а потом уже с 1876 года сотрудничал в реакционной «желтой» газете «Новое время».

В «Новом времени» Буренин боролся со всеми видами «крамолы», включая новые направления в литературе. Крупнейшим достижением его на этом поприще стала кампания травли известного своими демократическими взглядами тяжело больного поэта Семена Надсона, существенно ускорившая его смерть. Буренин обвинил Надсона в мошенничестве. Надсон будто бы притворялся больным, чтобы, не работая, жить на средства благотворителей. Обвинение было абсолютной клеветой, поскольку два займа (500 и 600 рублей), сделанные Надсоном на лечение, были им возвращены за счет гонораров от издания стихов и выступлений на вечерах поэзии. Однако, опровержения благотворителей публиковались жалкими тысячами экземпляров в журналах демократов, а клевета Буренина десятками тысяч газетных номеров расходилась по всей России. Многие поверили Буренину. «Того, что проделал Буренин над умирающим Надсоном, не было ни разу во всей русской печати. Никто, в своё время читавший эти статьи, не может ни забыть, ни простить их», — писал В. Г. Короленко.

За время своей работы публицист и критик также «разоблачил» Горького, Чехова, Короленко, Леонида Андреева, Блока, Брюсова, Бальмонта и других. Реакционная репутация его среди всех демократов и либералов была такова, что Ленин в своих полемических работах употреблял эту фамилию как оскорбляющий оппонента эпитет. Публикация портрета Виктора Петровича в журнале «Лукоморье» в 1915 году стала предлогом для отказа от сотрудничества с изданием целого ряда литераторов. Поэт Минаев посвятил критику следующую эпиграмму:

По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил…
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он её не укусил!

Логика фанатов Российской империи подсказывает, что подобный Бурненину человек должен был после революции оказаться среди белых, в эмиграции или в застенках ЧК, на худой конец, умереть с голоду. Однако судьба этого противника советской власти сложилась иначе. Старый и немощный, он не мог эмигрировать или бежать к белым. Но отрезанный от печати, не представлял реальной угрозы. Так что никто его не тронул. Более того, в самое тяжелое и голодное время гражданской войны разоблаченный им «враг России» Максим Горький помог Буренину получить паек и пенсию.

Горький напомнил большевикам, что Буренин, помимо прочего, талантливый пародист и драматург, в чьих пьесах не чурались играть выдающиеся артисты русских театров, а также переводчик произведений Гюго, Байрона, Шекспира, Петрарки. Корней Чуковский писал: «Говоря беспристрастно, это был один из самых даровитых писателей правого лагеря».

Вклад его в отечественную литературу был неоспорим. Кровавые большевики помогли старому врагу пережить трудные годы. Он умер советским пенсионером в 1926 году и не забыт после смерти. В выходившие в советское время антологии стихотворной и театральной пародии (например,  «Русская театральная пародия XIX начала XX века», М., "Искусство", 1976) очень часто включались и пародии Буренина.

Балы, красавицы, лакеи, юнкера — все это было неотъемлемой частью жизни в царской России... для одних. А на долю других выпадали тяжкий труд, нищета, невежество. Но для всех без исключения был кнут самодержавия и запрет говорить, творить, мыслить вне установленных рамок. И выходцы из «среднего класса», и господа, хоть чуть-чуть выйдя из этих рамок, запросто могли угодить в сумасшедший дом или армию, лишиться состояния и службы, попасть под надзор, умереть в нищете. Чтобы не попасть под кнут, следовало оставаться роботом, а попросту холопом системы и не иметь мнения отличного от мнения сановной верхушки.

Поэтому моя знакомая барышня, держащая на своей книжной полке томик Лермонтова с запрещенными при царизме стихами, во времена столь любимого ею Николая Первого отправилась бы не на бал, а в Петропавловскую крепость. И компанию ей составили бы многие «монархисты».

Список литературы:

Ведель

Петрушевский В. Г. О личности и церк.-муз. творчестве А. Л. Веделя // Церковно-исторический вестник. 1999. № 4/5.

Гурилёв

Васина-Гроссман В. А. Русский классический романс XIX века. М., Гос. Муз. Изд-во, 1956

Риттих М. Ежегодник памятных музыкальных дат и событий. М., Музыка, 1977

Туманина Н. В.  История русской музыки. М., Гос. Муз. Изд-во, 1957

Полежаев

Воронин И. Д., А. И. Полежаев. Жизнь и творчество. С., 1979.

Буровский.А. Запретная правда о русских , М. , Эксмо, 2013.

Филимонов

Ефимова В. В. Деятельность В. С. Филимонова на посту архангельского губернатора // Вопросы истории.  2014.  № 3.

Буренин

Лепехин М. П., Рейтблат А. И. Буренин Виктор Петрович // Русские писатели. 1800—1917. М., 1989.