«Вы называете их детьми? Они могут нажимать на курок так же как и ветераны, и в них заключен дух быка. Если хотите - называйте их детьми. Я называю их бойцами. Хорошими бойцами». Полковник Марус Кулен, 5-й полк Панонии.
Введение. I
— Занять оборону! Рассредоточиться по периметру, живо, живо! - прокричал капитан, обильно жестикулируя левой рукой. В ней ярко блестел под полуденным солнцем силовой меч, еще не активированный. Правой рукой он с ловкостью, присущей ветеранам, надел шлем, закрыв от взора свои прекрасные голубые глаза и темные коротко подстриженные волосы. У него уже была привычка кричать на этих болванов в живую, чем по воксу. Меньше эстетики. Да и после такого заметно расслабляешься. Сотня людей расположилась по периметру большого круга. Он был сделан в черте площади, недавно обустроенной гвардейцами. Еще несколько часов назад они соорудили импровизированные баррикады — из мешков с песком, вежливо принесенными гвардейцами, не без проклятий в сторону их капитана, «настоящего зверя», судя по их разговорам. От площади вело четыре дороги. Это был перекресток. Занятая позиция прекрасно защищалась от лобовых атак, на которые она и была рассчитана. В ближайших домах засело несколько взводов пехоты, в ожидании противника. Фланговая атака никогда не помешает. Город был разрушен войной, пришедшей в него неожиданно. В округе не было ни одного живого или целого дома, все они были разрушены, от многих еще отходил черный дым горящих остатков скупого быта горожан. Рота была окружена противником со всех сторон, в результате неудачного стечения обстоятельств. Она не успела выйти из «котла», и была окружена мятежниками. Сейчас все зависело от солдат, их выучки, их опыта, их навыков. — Капитан! - позвал командира солдат. Он помахал рукой человеку, стоящему посередине площади. Солдат, как и все, сидел полуприсядя, боясь быть пристреленным. Услышав свое звание, человек резко обернулся, отчего пятнистая оранжевая шкура, висящая сзади него, немного и ненадолго оторвалась от тела. Уверенным шагом он пошел к солдату, не наклоняясь и показывая всем своим видом, что ему все равно. Пока он шел, на шлем была нацеплена верхняя часть головы кошки. Подойдя, он присел и уперся спиной к мешку. Тысячи отдельных частичек впились в спину как единое целое. «Хорошая метафора, олицетворяющая суть Имперской Гвардии, разобщенные, но единые...», думал в этот момент капитан. Меч он положил на колени, дабы не осквернять духов оружия. Немного постаравшись, все получилось. Следом он достал из кобуру на бедре лазерный карабин, проверяя его готовность. Солдаты облепили его взглядами, хотя их руки находились на лазганах, которые упирались своими темно-зелеными стволами на мешки с песком. Вся рота еще ни разу не участвовала в сражениях, ни один человек. Для каждого это был волнительный момент. Момент, от которого зависела дальнейшая судьба. Их судьба. Но не капитана. Олег Панфилов, тридцать два года от рождения, уроженец Фелиции, все поколения предков — Фелицианцы. Корни, которыми можно было гордиться. И он гордился. Четырнадцать лет в армии. Он отслужил положенные каждому гражданину десять лет еще давно, но решение остаться в армии принял без колебаний, внутренних или внешних. Он жил войной. Ему нравилось в ней все. Вольная жизнь, когда о тебе и твоей жизни думает кто-то сверху, кому ты и твои проблемы на хрен сдались. А запахи... Они сводили Олега с ума! Особенно запах убегающего противника, запах победы. Такой сладкий и манящий. Послужной список капитана был непросто отличным, он был идеальным: месяц — белые щиты, три, практически четыре, года в пятой роте третьего батальона, еще четыре года во втором батальоне — и вот его назначают на должность капитана второй роты! Но от названия батальона он нервно сглотнул, когда услышал в первый раз приказ — восьмой. Это звучало как приговор. Восьмой батальон, в котором смертность еще выше, чем в первом и втором вместе взятыми. Уж лучше сразу смерть. Но он прекрасно помнил, что Вильям, его полковник, прекрасно дал понять, что легко может это выполнить, не смотря на возражения полкового комиссара, Александра Менера. Комиссар. Этот ягуарин сын. Он слишком добрый для комиссара. А все, что противоестественно — то ненастоящее. Олегу он не нравился, и никогда бы не понравился, даже при иных обстоятельствах, будь он единственным человек на необитаемом острове, вместе с капитаном. Никогда и ни за что он бы не начал доверять ему...
Показались враги. Плотный строй сомкнутых... людей толпы. Толпа, никак не вооруженная, кроме ногтей и зубов. Но даже эти оборванцы могли быть проблемой для роты, которая ни разу в жизни еще не воевала по-настоящему. Капитан прокрутил лазкарабин на пальце, но тот выскочил (возможно, неслучайно) и ударился об землю. Последовал выстрел. Солдаты без промедления открыли огонь по врагу. Бой-ня длился несколько минут. Все картонные фигуры упали на пол, все были продырявленными. Десятки лучей прошили их по всей поверхности, не оставив живого места. Капитан вновь перетащил свое тело на прежнее место и стал наблюдать. Как только звук сражения стих, солдаты начали выглядывать. Сначала они не отпускали из рук оружия и просто оглядывались, не веря, что сегодняшняя тренировка окончена. Благополучно. Один встал и снял шлем. Под ним были короткие светлые волосы и зеленые глаза, насыщенного цвета. Он вдохнул воздуха и присел. Гвардейцы что-то сделали, каждый свое, но не рискнули повторить проделанное. Капитан встал. В этом была причина. — Рядовой... фамилия? - произнес спокойным, тихим голосом он. — Рядовой Прохоров, мой капитан, - отрапортовал гвардеец, встав по стойке «смирно», и отдав честь «по Фелициански». — Рядовой, - не поднимая глаз на прилежное знание дисциплинарного устава солдата произнес капитан. - Вам три наряда вне очереди и ограничение в еде на два дня. Послышался смех. Многие развернулись, ожидая, что будет дальше. — Не понял, мой капитан? - недоумевающе спросил рядовой. — Солдат, во время боя ни при каких обстоятельствах нельзя снимать шлем. Это понятно? — Так точно, мой капитан! - ответил рядовой. — А во-вторых, если бы это был настоящий бой, то вы бы уже погибли, потому что противник пустил ядовитый газ, разрушающий легкие всего за пару секунд. — С чего вы это взяли? Капитан посмотрел на него и покачал головой. Он еще звание Белого Щита не заслужил... — Я придумал, но это может быть и так, - он встал. - Вы все! - обратился он ко всем. - Тренировка отрабатывает все ситуации и все возможные последствия этой ситуации. И мне не важно, будет газ, или вы его до конца своих десяти лет не увидите, здесь он будет — понятно?! - прокричал капитан. — Так точно, мой капитан! - прокричала в ответ рота, встав и отдав честь.
II
После тренировки и оттачивания боевых навыков (как стрелковых, так и рукопашных), через четыре часа по корабельному времени они вышли из зала. Навстречу им уже неслись первые отряды из следующей, по расписанию, составленному лично майором, роты. Многие из его солдат поздоровались с новоприбывшими. Многие были из одного города. Да и сам Олег приходился им «земляком». Большинство рекрутов седьмая бригада брала из столицы Фелиции Прайм, Города Надежды. Родной город Олега. Он на нем не был очень давно. Четырнадцать лет. Даже во время переоснащения этот ягуарин сын, Менер, запретил всем, кто был в полку, навещать планету. Хотя ходили слухи о том, что некоторые высокопоставленные члены из четырнадцатого все же навещали родных. А «старички» поговаривали, что до этого комиссара они ступали по земле своих предков. «Ягуар», любимое слово, которым любил вспоминать бравого комиссара Александра Менера Олег Панфилов. Поэтому приходилось смотреть сквозь иллюминаторы на прекрасный зелено-голубой шар, бороздящий космос. Целыми десятками солдаты вставали и, не проговорив ни слова, смотрели на свою Родину. И в такие моменты было очень ясно, что без этого «шарика» не было бы ни Фелицианцев, ни их бригады, ни их полка. А расставания они преодолевали молча. Хотя многие глушили его в водке, прозрачном сильноалкогольном напитке, приготовленным из зерен злаковых, растущих на планете. Многие ученые приходят к выводу, что постоянное и обильное употребление приводит к постоянной зависимости. Письма. Несмотря на «блокаду», люди могли найти время поговорить с близкими. Пикт- письма. Стоянка шла всего неделю, а солдаты успевали отправить и принять килограммы информации. Панфилов вспомнил свой дом. Небольшой, трехэтажный, сделанный из обожженной глины красного цвета, с некоторыми блоками белого. Смешивая их, строители получали отличные мозаики, которыми украшали дома.
За это время они уже прошли несколько сотен метров, и путь привел их к своим казармам. Приглядев за бойцами (пока те зайдут, построятся, сдадут оружие в арсенал, вновь построятся, разойдутся по своим общим каютам, по десять человек в каждом) и дождавшись формальных рапортов от ответственных, капитан прошел в свою личную каюту. Она была обставлена аскетически: кровать, прибитая к стене цепями (сейчас она была сложена), стол с противоположной стороны, куча планшетов на нем, металлический стул, прибитый к полу, иллюминатор. Сейчас он был запечатан, во время Варп-прыжка это было необходимостью. Никто не хотел чокнутых психов, скитающихся по кораблю с оружием. Сняв доспех и развесив его по полкам в шкаф, Олег закрыв скрипучую дверь последнего, и подошел к столу, оставшись в штанах и футболке. Ну еще и в армейских ботинках. Пнув стул, на что тот никак не отреагировал, капитан сел. Глубоко вздохнув, он наклонился, обхватившись руками за голову. Немного подумав, он нашел в столе флягу (изрядно покопавшись), темно-зеленого цвета и обтянутую лоскутами ткани того же цвета , и открыл ее. В раскрытые ноздри ударил резкий запах. Приложив флягу к губам, он отхлебнул из нее. Затем с хлопком отодвинул ото рта и, закрутив крышку, болтающуюся на цепочке, закинул обратно в стол. Другой ладонью в это же время он вытер рот, смакуя момент. Под столом ноги начали набивать какой-то динамический ритм. На правом плече (весь солдат был в хорошей форме и неплохо накачан годами тренировок) было вытатуировано «Победа или Смерть!». Это у него было еще с тех времен, когда его выбрал в третий батальон майор Лоров. Кроме него туда были выбраны еще шестеро его друзей. К концу десяти лет двое погибли, трое остались инвалидами, и только один остался в живых и без видимых увечий. Но оставаться в армии он не решил. Вернулся домой, основал ферму. Часто «писал письма» Олегу во время остановок. Итак, семеро друзей решили выгравировать какой-нибудь девиз, и ткнули наугад в какой-то справочник. Что это была за книга, капитан не помнил. Причина была в предмете, который он только что забросил в стол. Взяв в свои крепкие, ловкие руки бывалого солдата планшет, Олег вздохнул. На планшете находились фамилии рекрутов, расписанные в группы по десять человек. Разделяли группки значки, типа «Z» и «*-*-*». В каждой группе были фамилии тех, кто вел себя более привязанным с остальными членами этого самого отряда. Постоянные тренировки этому способствовали. Если приглядеться, то можно было бы заметить, что многие вычеркнуты и вписаны в другие отряды. Овалом отмечались явные лидеры — сержанты. Этих ребят он отбирал несколько дней. Тесты среди солдат, тренировки, тренировки и еще раз тесты все решили. За эти две недели, пока бригада находилась в Варпе, капитанам восьмого батальона было нужно определиться с составом взводов и назначением сержантов. От того, насколько эффективно это будет, тем более лучше (во всех отношениях) будут боевые действия этих новичков. А капитан второй роты уже справился за полторы недели! Майор будет доволен. Горшков. Сорок лет. Двадцать два года в вооруженных силах. Настоящий ветеран. Командовал восьмым батальоном еще тогда, когда их бригадный генерал, Александр Кириллов только сражался под его командованием. Точную роту капитан не знал, да это было и не важно. Генерал — это генерал, а Горшков — совсем другое. Герой, не требовательный к своему эго, честный, добрый, дружелюбный, благородный и безжалостный по отношению к врагам Аватуса, без сожаления готовый уничтожить любого, кто будет противостоят Ему. Праведник. Идеал Панфилова. Таким как он хотел быть капитан второй роты. И лет через пять он займет его место. Майор давно хотел домой, его звали дети, которым исполнилось уже по двадцать с чем-то лет. У него были двойняшки — мальчик и девочка. Сын служит в каком-то полку, седьмая бригада не успела за его отпрыском, но он не особо печалился по этому поводу. Девочка, Ирина, вышла замуж за старого солдата, тридцатилетнего Павла Розова. Счастливый отец показывал пикт-снимок молодожен всем капитанам его роты, те его сердечно поздравляли. Олег помнил, как после одной из «переписок», поздно ночью пришел майор, о-о-очень счастливый. Капитан обрадовался этому событию, и они вдвоем сильно тогда напились, празднуя свадьбу, хотя она была уже давно. На утро майор ушел, забывшись делами, как и капитан. Мужчина не имеет права жениться до тех пор, пока не отслужит десять лет в армии. Но были и исключения. Если отец человека имел звание не меньше сержанта, или был ягуарцем (элитным солдатом первого батальона) (оба эти признака равны один к миллиону случаев), или за него вносят приличную сумму в казну полка, в который поступал новобранец, то разрешалась свадьба. Обычно по возвращении солдата уже ждала жена и ребенок. Но эти случаи — исключения, а не правила. Больше всего было тех, кто женился по возвращении — солдатам почести и лавры, как говорят на Фелиции. Отслужить и повоевать — высшая степень поклонения Аватусу. Таких людей все уважают и с такими стараются породниться. Даже сами девушки. И не важно, инвалид он или нет — с рукой или без, с ужасными шрамами или нет — абсолютно любой вернувшийся живым солдат обязательно женится. Если бы Фелицию когда-нибудь почтил своим визитом какой-нибудь высокий чин из Администратума, или еще какой-то «мирной» организации, то ему наверняка бы уделяли меньше внимания, чем солдату, прошедшему войну и только что вернувшегося домой, или «дадому», на старофелицианском. Менталитет Фелиции поражает воображение любого нефелицианца. Для представителей прекрасного пола тоже были ограничения. Они имели право выходить за муж не больше одного раза в жизни, и — в возрасте от двадцати до двадцати восьми. Такой возраст на Фелиции считался наиболее благоприятным для появления здорового и безопасного для жизни матери потомства. Капитан не был женат. Он вообще был сиротой. Его отец погиб на войне, как герой, а мать через три года после смерти отца. Ребенка (ему было десять лет) взяли на воспитание дальние родственники. После прохождения службы они его больше не приняли бы — человек должен сам о себе заботиться после армии, потому что он становится самостоятельным и главное — мужчиной. Настоящим. А теперь, когда он метил на место майора, не трудно представить себе, что жениться он явно не очень скоро. Но тем не менее, найдутся те, кто будет его любить. У майора было всего одна неприятность, которую Олег явно недолюбливал — Сергей водил дружбу, причем очень крепкую, с комиссаром полка, Александром Менером.
Неожиданно в дверь постучали. «Войдите», произнес твердым голосом Олег, ожидая, что пришел кто-то из солдат. Он уже приготовился встать, чтобы идти разбираться с тем, что натворили его рекруты, но это был человек, явно не из его роты. На пороге появилась улыбающаяся фигура в черном комбинезоне плотного пошива — комиссар. «Помяни ягуара, как он тут же выскочит из кустов», быстро мелькнула мысль у капитана, пока он вставал. Так как стул был прибит, то сделал он это не очень быстро. Отдав честь, он принялся наполнять легкие для отдачи приказа роте. Увидев это (и прекрасно осознавая, что за этим последует), Менер замахал руками со словами: — Олег, мне нужно с вами поговорить. — Так точно, - ответил капитан. Они вдвоем вышли из каюту. Комиссар взял планшет и принялся изучать его, пока они вдвоем шли. В чем состояла проблема ненависти капитана к комиссару — не знал никто. Кроме Олега. Для него, комиссар был фигурой загадочной, непонятной, чужой. А чужакам Фелицианцы не доверяют. Панфилов охотно принял Фридриха Шнейпенгейберга, комиссара восьмого батальона, но вот Менер... Одним словом, не очень сильно доверял ему капитан. Ничего плохого ему он не сделал, наоборот, всегда веселый и радостный, но все равно не было доверия капитана. И ему не очень хотелось повтора событий, после которых им пришлось держать свою веру в Него тайно от всей Галактики. Нет уж, спасибо, судьба тринадцатого полка не ляжет тяжким грузом воспоминаний на пятнадцатый.
Подходил к концу девятьсот девяносто третий год сорок первого миллениума. Ничто не предвещало грядущей беды. Седьмая бригада была направлена Варп-прыжком к системе Нигелия Шесть. В ней, по данным разведки, укрылись остатки Вааахх!!! Гургоза, который был разбит в начале года. Командование Сектора решило направить именно седьмую бригаду на поиски этой банды, под командованием одного из командиров Гургоза, Нардамона Бесстрашного, прозванного так самими Фелицианцами, после случая в войне, когда тот в одиночку бросился на укрепточку шестой роты пятого батальона. И самое страшное, он выжил. Все, включая командование Сектора, решили, что правая рука вождя погибла, но тот оказался проворнее и выжил. Теперь он хотел продолжить начатое дело, или был разведкой Гургоза, который ушел вглубь своей империи.
Двое прошлись по коридорам палубы огромного линкора «Panthera Onca», являющегося собственностью Империума и данного седьмой бригаде на неопределенный срок. Кроме двух полков, корабль перевозил седьмой Мехкорп, который был приписан к седьмой бригаде. Одна палуба вмещала в себя до четырех батальонов. Между полками были еще две палубы, на которых находились шесть тысяч новичков, даже не Белых Щитов. Если до Фелиции было далеко (а так было всегда), этих рекрутов, которые все время тренируются, включали в восьмые батальоны. Нигде, кроме Фелиции, полки не имели права вливать в свои ряды людей. Поэтому им приходилось после каждой компании возвращаться на родину. Благо, трое навигаторов обеспечивали должный уровень скорости, и корабль прибывал за несколько стандартных дней до планеты. Странно, но реальное время и варп очень близки, практически разница идет в две-три секунды. Если бригада застопоривалась, то ей на помощь вылетали на самых быстроходных кораблях подкрепления, рекруты. Две нижние занимала обслуга корабля, двигатели, и экипаж. Две верхние — силы обороны корабля, около двух тысяч человек и тысячи боевых сервиторов. Мостик находился на самой верхней, короче остальных, палубе. Сотни сервиторов поддерживали в должном состоянии корабль, а вместо одного навигатора — трое. Объединенными усилиями они могли смещать и направлять эту махину на пути к цели через Варп. Скорость прыжка от этого лишь немного увеличивалась. Сотни мелких орудий, установленных по краям корабля, обеспечивали оборонительную способность. А наступательная гарантировалась огромным трехметровым (в диаметре у основания) орудием - «Гнев Ягуара». Длину орудия представить страшно. Сто восемьдесят метров. Грохот от него страшнее всего — артиллеристы используют мощные наушники, блокирующие звуки. Для передачи информации используется микрофон, установленный там же. Между собой они шутят, что, если их выкинут из дома, они будут жить в гильзе от снаряда, которая около пяти метров в длину. Во время боя шесть человек катят его по желобу, который тянется от стены до казенной части. В метраже — восемьсот сантиметров. За стеной расположен склад, где еще несколько человек перетаскивают снаряды до края своей секции. Работают в четыре команды, по восемь человек. Время перезарядки орудия — тридцать секунд. Десять на перетаскивание до стены, пятнадцать — на желоб, а пять — на окончательный этап, в котором закрывается задняя часть наглухо усилиями трех человек. После этого орудие готово к стрельбы. После первого выстрела время перезарядки уменьшается до двадцати секунд — три остальные команды не сидят без дела. Хотя все обычно так: одна тащит, вторая за ней, а в это время остальные сидят, отдыхают. После отправки снаряда, первая и вторая меняются с третьей и четвертой, и так далее. Кроме орудия, корабль является вместилищем большого количества истребителей — трех тысяч. Они занимают отдельную палубу, посередине, между полковыми и обслугой корабля. Итого, двенадцать палуб. Расстояние между Фелицией и системой, Нигелией Шесть преодолевается обычно за неделю. Это очень мало. Но две недели, это слишком большой срок. Навигаторы перед полетом произнесли капитану и команде, находящейся на мостике, что свет Астромикана очень тускл. Дойдя до столовой, они вдвоем зашли в нее. Бесплатные завтраки и обеды, а вот за еду внеурочное время — извольте платить. Запасов еды хватало на несколько месяцев, качество которых было превосходным, но их пополняли во время коротких остановок на многих мирах. Поэтому ели солдаты одно и тоже: питательные вещества, разведенные до состояния пюре. В добавок — стакан цитрусового сока, как препарат от цинги и болезней, возможных во время перелетов и боев. Менер заказал это самое пюре и стакан сока. «Прямо с полей Фелиции, комиссар!», проговорил повар. «Еще бы», ответил Менер. Капитан вежливо отказался от первого/второго, и заказал стакан кофеина. Взяв подносы с заказами, они прошли к ближайшему столику. Несмотря на то, что зал был огромным, он был пустым. Кроме шести офицеров, сбившихся в две группы по три человека, обедавших также, как хотели сделать комиссар и капитан. Олег сел за истертую деревянную скамейку, обшитую металлом для прочности, в некоторых местах были зарублены. Но она держала посетителей, поэтому ее не заменяли. И не торопились особо этого делать. Стол был такого же дизайна: деревянная плита, оббитая лентой металла серого, голубоватого цвета. Как ни странно, но доски тоже были истыканы ножами, явно армейскими, судя по длине и глубине порезов. Нож — единственная вещь, доступная солдату во время отдыха. Ну, и еще одна. Капитан снял с черного, широкого кожаного пояса чехол черного цвета, и открыл его. Никто не обратил внимания на молнию. Комиссар сделал тоже самое, но только достал чехол из грудного кармана комбинезона. «Во втором наверняка завалялась пара монет», подумал Панфилов. Будто почувствовав что-то, комиссар поднял свой секундный взгляд на капитана и не смотря на чехол, раскрыл его с шелестящим звуком липучки. Олег уже доставал ложку, сделанную из дерева и обожженную. Взяв с подноса пакетик с сахаром, он открыл и высыпал его содержимое в стакан. Ложку он уверенно засунул вслед и начал перемешивать, временами стукая об стенки стакана, сделанного из стекла. Комиссар в это время уже ел пюре, аккуратно и бесшумно. «Тихий, ягуар», думал про себя Панфилов. Он не находил должного ругательства для комиссара, кроме этой кошки. Слово ягуар имеет двойное значение на Фелиции. Первое — сильное, выносливое, ловкое, мощное животное, через владение и ношение его шкуры можно было стать ближе к Аватусу, получая защиту, как думали Фелицианцы. И второе — безжалостный убийца, готовый порвать и уничтожить беззащитного. В это значение вобралось все негативное, что было у Фелицианцев к этому милому существу. Бесшумность — одно из них. Комиссар уже допивал сок, а капитан все мешал. Менер ел неспеша, но все равно Олег не успевал за ним. Причина была в планшете, лежащем на подносе рядом со стаканом. «Что ему надо?!», думал Панфилов. Заметив взгляд капитана, не меняющийся около десяти минут, комиссар взял предмет его наблюдения в руки и глубоко вчитался. Не было видно его лица, когда он начал: — Капитан, вы знаете о предстоящей кампании? - задал он свой вопрос и положил планшет на стол, рядом с подносом. В глазах комиссара читались ужасные нотки. — Нет, конечно, - ответил капитан и покачал головой, переведя взгляд куда-то за тело собеседника. — Я вижу, вы хорошо разобрали по отрядам новобранцев, - переведя тему, сказал он, кивая. — С чего вы это взяли? - спросил капитан, нахмурившись. — Слишком много изменений. Это хорошо, - сказал он и встал. - Мне пора. Всего хорошего, капитан, - отдал честь по-Фелициански комиссар. Пока его собеседник делал тоже самое, он убрал прибор в чехол, достал из другого кармана пару золотых кругляков, и положил их на поднос. Глубоко вздохнув, он пошел к выходу. Капитан даже не мог думать о своей верной догадке, о деньгах, он думал только об одном - «зачем ему было надо, чтобы я знал о кампании?! Ягуар». Допив через некоторое время кофеин, Олег достал с ремня кошель и положил на поднос один серебряный Империал, предварительно достав его из кошеля. Затянув потуже веревочку, он направился к выходу. На третьем шагу остановился, покачал головой, вернулся и по-ребячески схватив планшет, то есть подбежав к нему и быстро взяв, хотя до стола было приличное расстояние. Развернувшись на каблуках своих армейских ботинков, он зашагал к выходу. Гвардеец у двери столовой отдал честь и пристукнул прикладом лазганом об пол. Капитан кротко кивнул и прошел дальше. Этот гвардеец был одним из корпуса, приписанного к комиссариату. Их было около сотни на бригаду. Обычно они находились на кораблях, но при необходимости могли высадиться и поддержать огнем комиссаров, прикрепленных к опасным участкам фронта. Их броня была черной, Фелицианской, но сами они не являлись жителями этой кошачьей планеты. У них было четверо лейтенантов, командующих солдатами, в количестве двадцать пять человек, но кроме брони их ничто не связывало с коллегами из седьмой бригады. Его вооружение составлял болт-пистолет и короткий цепной меч, около метра в длину. Претории, как называли их в Ягуарских полках, занимались обеспечением безопасности на корабле среди солдат. По двадцать пять человек (плюс лейтенант) на палубу, занимая лишь те, в которых находятся бойцы Фелиции. Такое же количество прикреплялось и к комиссару, который имел абсолютный уровень доступа ко всему экипажу его палубы. Цель этого была неизвестна. Поправив ремень, капитан направился к казармам своего батальона, минуя проходящий мимо него экипаж корабля и шустрых сервиторов.
Комиссар прошелся еще раз по документу. Слишком много цифр. Он откинулся на спинку мягкого, удобного кресла, обшитого черным бархатом. Комната комиссара пятнадцатого полка была просторнее, чем у капитана. Перед дверью стоял большой деревянный стол, сделанный из прочного темного Фелицианского дуба, прибитый к полу, как и все оборудование на космических кораблях. Слева от стола была прибита к стене такая же, как и у капитана, кровать. За ней у дальней стены располагался шкаф, заполненный чистой одеждой, постельным бельем и спрятанным лазпистолетом на всякий случай среди листов материи. С другого края стояла березка, деревце с Фелиции, белое, с черными полосами, в большом темном горшке из пластика. Отчего оно здесь, Менер не знал: оно всегда здесь стояло, и, будет всегда здесь стоять, наверное. Комиссары и претории не сдавали оружие в арсенал, а хранили в своих каютах. У Менера оно обычно висело рядом с кроватью, с другой стороны, которая ближе к двери. Висело броня на вешалке, с короткой поперечной палочкой чуть ниже высшей точки. На ней висела фуражка комиссара, ниже — сам доспех. Он был Фелицианским, но черного цвета. Напротив него в вертикальном положении находился стазис-шкаф, от которого исходило жужжание и тонкие, вместе с толстыми, кабели, уходящие в стену. Крышка была со стеклянным вырезом, но в данный момент она была с ледяной корочкой. Под коркой шел еще один слой пластика, а потом содержимое, которое темнело и светилось одновременно из стазис-шкафа. На этой стене, кроме стазиса и дерева, висел портрет, прямо посередине. Он обрамлялся широкой позолоченной рамкой, но размер полотна изящно вписывался в нее. На нем был изображен человек в полный рост и в комиссарском снаряжении, он держался правым боком вперед, но голова в анфас. Левая рука была видна на эфесе силовой сабли, конец которой виднелся сзади. Черный мундир, серебряные эполеты, погоны, аксельбанты, обшлага, белые перчатки (явно парадные) виднеющиеся из-под обшлагов, черные длинные сапоги с декоративной серебряной шнуровкой у голенища, вышитый серебряными нитками череп на предплечье, под ним шесть лычек понятно какого цвета, серебряные полосы на всей груди и животе, фуражка, со знакомым черепом над козырьком, воротник с серебряной полосой по краю. Это был Сентор Шнайс, его учитель в Школуме Прогениум. На большом увеличенном цветном пикт-снимки он улыбался. В первый раз в своей жизни. Это был их выпуск из Школума, когда они уже распределялись по полкам. У кого-то из курсантов оказался пиктер и он, под смешки товарищей, удивленных поведением наставника, запечатлел его на долгую память. После этого события ни Сентора, ни однокурсников он не видел. С тех пор прошло слишком долго — восемь лет. Александр Менер, двадцать шесть лет от роду, зеленоглазый, коротко подстриженный, с черными волосами. Рост — метр девяносто пять. Родина — Школум Прогениум, а биологической он не знал. Отделение Школума располагалось на Святой Терре, как бы странно это не казалось. Но достался ему пятнадцатый Ягуарский полк Фелицианской Имперской Гвардии. И, мягко говоря, он... не слишком обрадовался этому в первый раз. Полк, как и бригада испытали тогда большие трудности. Больше трех четвертых личного состава было уничтожено, потеряны все комиссары, из ста семидесяти шести высших офицеров (майоров и капитанов) выжило только двадцать четыре. Самое большое число людей во взводе, было три человека. Тогда многие заняли места выше по карьерной лестнице. Генерал Дмитрий Демьянов, полковник пятнадцатого полка Алексей Старов, и полковник четырнадцатого Иван Соловьев были убиты ближе к концу битвы, длившейся без перерывов три недели. Целые батальоны отправлялись в бой, отступали, их место занимали другие, снова отступали, и так две недели. Артиллерия истрачивала в день по тысячи снарядов, всегда попадая в намеченную цель. Пушки «Panthera Onca» стреляли без передышки, обеспечивая максимальную огневую мощь. Но все было бесполезно. Эту затею затеял инквизитор Ордо Маллеус Николас Вайзеонер, для уничтожения некоего Великого Демона Хаоса. Седьмую бригаду, пролетающую мимо, он присоединил к своим ударным силам, роте Серых Рыцарей. Но в результате, вместо нескольких тысяч культистов, на них вышли шестьдесят тысяч прекрасно вооруженных солдат. Не смотря на призыв капитана Тория провести Екстерминатус, инквизитор решил продолжить наступление. Только благодаря отваге, смелости, самопожертвованию солдат и их опыту, они смогли продержаться две с половиной недели. Около сорока тысяч хаоситов были уничтожены. От роты Серых Рыцарей осталось восемь десятков. И тут инквизитор объявил о масштабном наступлении последними силами. Были использованы даже те шесть тысяч новобранцев. Пусть это и было трагично, но это было прекрасно. Тысячи «Церберов» и их модификации на огромной скорости поехали к противнику, который сильно укрепился. От имперских сил до противника было двадцать километров, и это расстояние было мертвым. Десятки тысяч тел убитых и раненых лежали над палящим солнцем (как назло, было лето, красный гигант той системы нещадно палил всю планету) и гнили. Тысячи падальщиков слетелись на живое кладбище. Помочь раненым и упокоить мертвых не было сил, времени и, главное, людей. Над «полем смерти», как окрестили его солдаты, оставшиеся в живых, летало разложение, вверх устремлялись сотни черных языков от костров, неизвестно как появившихся. Ветераны бригады, в их число входил Олег, еще долго слышали во снах хрипы и стоны раненых, доносящиеся до лагеря. Самое страшное для них то, что они не могли им помочь. Даже облегчить муки спасительным «выстрелом милосердия», как называют это солдаты Крейга. Само поле было испещрено воронками, некоторые уходили на несколько десятков метров вниз. После этих событий солдаты перестали верить, что снаряд в одну и ту же воронку не падает. Еще как падает. Артиллерия противников обменивалась таким количеством металла, что даже за восемь лет на том месте ничего не растет. Последний штурм был катастрофичным, как казалось всем, кроме, пожалуй, Ордо Маллеус. Они были уверены в своей победе. Тем более, что к началу последнего штурма, который длился три дня, прибыла вторая рота Ультрамаринов, проплывающая рядом. Но даже с ними штурм был ужасен. Согласно древним Фелицианским традициям, вся бригада должна была выступить в атаку. Так и случилось. Полковые знамена, изрешеченные уже в достаточной мере, реяли под сильным ветром планеты, название которой в анналах седьмой бригады проклято и забыто. Остатки МехКорпа поддерживали огнем наступающие колонны и цепи, разведка из последних сил и под бешеным огнем координировала их огонь. Когда до противника оставалось совсем немного, солдаты по всей линии фронта крикнули «У-у-р-р-аа-а!» и бросились на врага врукопашную. Офицеры, подняв мечи за голову, первыми сделали это. Они же первыми и погибали. Но их смерти не остались не отомщенными... Таким образом, генерал и полковники погибли, от шальных лазерных лучей. Победа была... ужасна. Демон был убит молотом инквизитора, но это не стоило тех жертв. Даже присоединившиеся Ультрамарины потеряли двадцать боевых братьев. От Серых Рыцарей осталось шесть десятков.
Сообщение отредактировал BrotherUltramarine - Среда, 2010-05-26, 1:48:16
Я прочел. Я в сомнениях. Моё сознание поглотил Вельзевул. Мои внутренние демоны давятся собственной яростью срываясь на пронзительный визг и шипение и требуют крови тысячи невинных. Я поднимаю свой изголодавшийся по крови и смерти клинок и наношу удар в самое сердце своей жертве, разрывая плоть и вырывая вопящую в агонии душу с корнем.
BrotherUltramarine, со всем уважение к Вашим творческим начинаниям, я всё же попрошу в следующий раз перед тем как выложить в раздел текст, предварительно прогнать его через ворд и редакцию компетентного в русском языке человека. Такое ощущение, что Вы писали этот фанфик в блокноте.txt тёмной ночью с трехнедельного бодуна.
Quote (BrotherUltramarine)
Комиссар прошелся еще раз по документу.
Документы обычно читают, а не ходят по ним. Боюсь, я не смогу оставить в разделе текст, практически полностью состоящий из подобных глупых смысловых ошибок. Ваша предыдущая работа > http://dawnofwar.org.ru/forum/70-4762-3 ещё может быть будет оставлена в разделе, если вы переработайте и оформите текст должным образом. Но именно этот топик, с этим фанфиком как законченную работу я принять не могу. Она сделана крайне халатно.
Про себя он сказал : «ну же, ты должен встать, во Имя Аватуса, ты встанешь и выполнишь свой Долг, сержант-белощитоносец Андрей Прохоров!»...
XVII
Капитан отпрыгнул в сторону и нанес удар. Странно, но он попал, почувствовав, как по лезвию потекла кровь. Подняв взгляд, он увидел орка, который смотрел, как Олег держал свой меч в теле телохранителя Нардамона. Ниже ребер, зияла дыра, из которой выходил меч. Крутанувшись, Панфилов вырвал из тела орка меч. Кишечник последовал за ним, вываливаясь неоднородно и розово-пенообразно. Многие были порваны неаккуратными действиями Олега и его прекрасно отточенным мечом, который потрескивал исходящей от него энергией. Пнув мертвого врага, Олег развернулся, услышав звуки битвы. Также он визуально заметил ее, заметив вспышки энергии. «Кто это мог быть, если у нас в роте только у меня силовое оружие?», задал сам себе вопрос Олег и побежал на вспышки.
Александр еще раз спарировал удар Нардамона и нанес свой. Руки противника были все уже в царапинах. Он пылал от гнева, ярости и ненависти к этому человеку. Он никогда не встречал такого же достойного воина, как и он сам. Неужели Горк и Морк покинули его? В тот час, когда он в них так нуждается? Еще один удар, парирование, контр-удар. Повтор. И тут Менер все видел как во сне, все было таким медленным и недвижимым, будто он медленно мотал пикт-фильм. Удар слева для комиссара. Он идет на парирование, меч ревет, но в последний момент топор меняет траекторию и поднимается выше меча, устремляясь прямо в лицо Менера. Вся его жизнь пролетела перед глазами. Вся. Он даже вспомнил то, чего никак не мог помнить или знать, что помнит. Свое досье, которое он однажды бегло видел в Схола. Вернее, обрывки. Там была написана родина комиссара и его настоящая фамилия, среди прочего: «...И.я — Ал...андр. Ф....ия — Мен... На....щая фам..ия — Яр..л.... Ро..на — Сег...тум Ул.т..а, Сектор...» Дальше вспомнить не удалось. И к счастью. Топор был остановлен. Их поля трещали, находясь рядом. Капитан откинул от комиссара топор орка и ударил. Блок. Комиссар не заставил себя долго ждать, и присоединился к атаке. Орк начал защищаться, но, варп его подери, делал он это умело, с чувством, с толком, с расстановкой. Даже вдвоем они не могли заставить его умереть. Даже если удары были с двух сторон, разных, он блокировал их большим и длинным древком. Еще он успевал наносить контр-удары.
Удар — блок. В этот момент капитан нанес тоже удар, но латная перчатка остановила лезвие. Олег упал следом за своим мечом, который был отброшен назад врагом. Комиссара он пнул, отчего тот упал на спину. Перехватив древко топора, Нардамон активировал силовое поле и подошел к ним, медленно. Посмотрев друг на друга и кивнув, они пнули его ногами — повскакивали. Еще раз. Выпад — увод удара влево. Комиссар наносит удар справа, но Нардамон разворачивается вокруг оси и уходит в сторону капитана. Перехватив в правой руке топор и уведя руку, он толкает Олега, тот падает на Менера, и они вдвоем заваливаются на землю. Комиссар вовремя откидывает свой меч, и поэтому у Олега не распарывается живот. Их шкуры уже грязные. Взглянув на орка, они нервно глотают в пересохшем горле. Он уже замахнулся и подошел к ним, стараясь убить обоих одним ударом. Капитан инстинктивно жмется к комиссару, который делает тоже самое по отношению к капитану.
Вокруг кипит сражение. Орки шли в рукопашную, да и у солдат кончались боеприпасы. Но центр сражения происходит на севере, где решается судьба всей битвы, битвы не только за вулкан, но за всю планету, систему, суб-сектор и, возможно, сектор.
Нардамон опускает оружие и останавливается. Он качнулся на них, вперед. Еще раз, еще целых восемь раз. Глаза налились кровью, изо рта, сквозь зубы потекла она же. А потом его голова взорвалась, наградив комиссара и капитана кровью, мозгом, осколками черепной коробки и шлема. Руки опускаются, тело заваливается набок. Парочка все еще держится друг за друга. Тело упало, и на него встала нога Победителя Нардамона. Он был в грязи, уставший, изможденный, чуть не убитый, но все-таки Победитель. И он был счастлив, пусть его лицо и скрыла маска шлема. — Прохоров, - сказали почти шепотом вслух оба, не выпуская друг друга из рук.
XVIII
После своей смерти вождь Вааахх!!! Издал потрясающей силы рык, от которого все орки жалостно заскулили, съежились, побросали разом оружие и разбежались в сторону склона вулкана. Многие оставили недобитых гвардейцев, которые встали и открыли огонь. По всей линии фронта, если можно так сказать, орков провожали обратно вниз лучами лазганов. Солдаты радовались победе, заслуженной ими в честной и справедливой схватке. Поднимали вверх стволы лазганов, кричали в воздух, проклинали орков, Врагов Аватуса, ликовали. Некоторые бросались на колени и плакали, некоторые — молились. Претории и разведгруппа стояли молча — они не были теми новичками, для которых это был первый бой. Многие курили, кто-то — пил.
Капитан прошелся к центру плато. Там располагали в пластиковых мешках убитых. Броня не была еще снята. Пока Олег шел, он насчитал двадцать восемь прозрачных гробов. Еще двоих тащили. Приложив руки аквиллой к груди, он резко упал на колени, отчего шлем и лазкарабин покорно ненадолго взметнулись ввысь. Комиссар встал рядом, на его поясе висел болт-пистолет и цепной меч. — Не стоит винить себя в их смертях, капитан, - сказал он. — Нет, комиссар, - он отрицательно покачал головой. - Я виноват в их смертях. Я не смог сделать из них солдат. Я не смог защитить их от ужасов войны. Я не смог обеспечить им защиту до вступления в войско Аватуса... — Но, - перебил его комиссар. - Они уже были Воинами Аватуса, если мне не изменяет память. — Может быть.
Инов и разведчик стояли над мешком, который лежал дальше от остальных. «Павел, Павел», думал Иван, «мы с тобой столько пережили, а теперь...». Он сел, и крепче сжал лазкарабин друга. За его смерть он отомстит, убив всех орков в этих лесах. Он обещал это ему и Аватусу.
Техножрец осмотрел аппарат. Он работал все сражение, и у него не было времени отвлекаться. Бегло осмотрев еще раз, он удостоверился, что машина не повреждена. Опустившись на колени, он решил просить прощения у духов машины и успокоить их.
К Олегу подошел Николай, отчего он встал и взглянул в карие глаза последнего. В руках у того была Аквилла. — Что случилось? - спросил капитан. — Разведотряд, - лаконично ответил он. — Что с ним? Николай отличался своим немногословием. С тех времен еще, когда они с капитаном служили в Белых Щитах. С тех пор, как его «учил» тогдашний капитан шестой роты восьмого батальона. — Он спустился с вулкана. Без объявления. Север. — Передать приказ войскам: надеть шлемы, приготовиться к бою. — Так точно, мой капитан. Николай ударил себя в грудь кулаком и отошел. Капитан же повернулся к комиссару и произнес, надевая шлем и скрывая свою улыбку: — Кажется, еще не все закончилось.
XIX
Солдаты расположились по периметру после того, как послышалась неистовая стрельба и предсмертные крики внизу. Многие еще надевали шлемы и слышали, как по воксу капитан говорит им о Долге всех жителей перед Аватусом, о том, что убивая Его врагов, они выполнят свой Вечный Долг. Капитан упомянул бригаду, подвиги генерала, подвиг Алексея Рыбакова, который случился несколько лет назад, точнее дату не смог вспомнить Олег, и многие другие подвиги солдат Имперской Гвардии. Послышался стук подошв о каменную кладку. Они услышали, как катятся вниз камни, как матерятся их враги, уверенные в своей победе. Гвардейцы перевели лазганы в автоматический режим стрельбы. Только у половины была обойма, у остальных ее не было вообще. И это включая то, что они обошли трупы своих однополчан и врагов. Враг появился неожиданно: с одной стороны, юго-восточной. Белые Щиты успели перегруппироваться и установились одной сплошной «стеной», спрятавшись за камни, о мешках никто не говорил. До приказа капитана они не смели открывать огонь.
Наемники, их было восемь десятков, аккуратно обошли окопы, говоря только знаками жестов. Они было подумали, что орки успели прикончить всех врагов, но среди «солдат удачи» были и те, кто отличался тактикой. Они предложили кинуть к аппарату гранату. К несчастью для них, они сказали это в слух.
Капитан расслышал команду главаря наемников и передал по воксу приказ «огонь!!!». Гвардейцы высунулись из-за укрытий и смяли первую линию нападающих, которые шли неровной колонной с рассыпчатым строем. Первым погиб главарь и тот, что хотел кинуть гранату. Вовремя укрывшись, они начали пережидать, пока гвардейцы, втянутые в бессмысленную стрельбу, не переведут все боеприпасы. Взорвалась гранта, которую хотел бросить наемник, разорвав четверых солдат противника, которые не заметили ее. Один из оставшихся в живых наемников, все же, кинул фраг-гранату по высокой дуге. Капитан заметил ее слишком поздно, времени для соответствующего приказа не было. Но, неожиданно, гранату отбросило синим лучом назад, к кинувшим ее. Ударившись об камень, она взорвалась все же, контузив спрятавшихся за большим булыжником врагов. Олег обернулся. Сержант Иван Инов опустил ствол и улыбнулся под шлемом. Надев капюшон, он, вместе с напарником, удалились, обходя противника с флангов.
Боеприпасы кончились. Многие лазганы щелкали. Удивляясь, они смотрели сквозь шлемы на своего обожаемого капитана. Тот поднял меч высоко и прокричал что было сил: — На смерть! Поднять Аквиллу! За Аватуса! Он бросился из-за укрытия. Шкура закачалась из стороны в сторону. Николай уже поднял знамя и побежал следом. Гвардейцы, ведомые капитан, прокричали «У-р-р-а-а-а!!!» и бросились на врага, до которого было несколько метров. Тот, с свою очередь, решил дать рукопашный бой. Их было шестьдесят. Шестьдесят профессиональных бойцов, смысл которых — в уничтожении врага. Машина для убийства. Девяносто подонков против шестидесяти пяти гвардейцев, которые пережили первый настоящий бой, и двадцати преториев. В чью пользу шансы, говорить не стоит.
Прохорову было наплевать на эти шансы. Он убьет их всех. Аватус ему поможет. Врезавшись, он грудью подпрыгнул на врага (который и так был ниже сержанта), опрокинул его, затем проткнул штыком. Кровь из артерии, в которую он попал, забрызгала доспех. Вытащив с отличным хлюпающим звуком лазган, он отбил выпад врага и проткнул того в сердце. Ужас исказился на лице последнего. Никогда, никогда они не сдадутся, никогда не побегут. Они умрут, но не опозорятся. Долг перед Аватусом превыше всего. Долг, на который сержанту первого взвода второй роты восьмого батальона Пятнадцатого полка Седьмой бригады Фелицианских Вооруженных Сил Имперской Гвардии Его Священного Императорского Величества Аватуса, Андрею Прохорову было не наплевать. Нет, он умрет, но не забудет о Нем. Никогда.
Схватка подходила к концу. Первый наскок гвардейцев взял свое, но наемники опешили и учредили контр-атаку...
Капитан оглянулся. Сзади, с юго-восточной стороны, на них шли еще наемники. Не меньше сотни. Сглотнув под шлемом, он развернулся, пропустил мимо себя удар противника, и пронзил его мечом, поддержав со стороны спины свободной рукой.
Кольцо смыкалось. Еще несколько секунд, и все будет кончено. От гвардейцев останутся единицы...
Огромный стук прекратил сражение. Все обернулись к центру плато. Там стоял техножрец и бил тяжелым молотком по аппарату. На остатках его лица текли слезы. Шлем валялся рядом. Еще один удар, и древняя машина была разрушена. Упав на колени и разведя руки в стороны, он завопил «Прости-и-и-и!!!». Наемники не сразу поняли, что это значит. Но когда их облепили мухи, они осознали свою ошибку. Они зря сняли шлемы перед тем, как лезть на склон. В панике они убегали от плато, спрыгивали с вулкана, вниз, чтобы умереть быстро, но мухи планеты не дали им этого шанса. За несколько секунд они снимали всю органику с жертвы, налетая роем. Техножреца, лицо которого не было защищено, скорее всего, специально, тоже облепили мухи. Он умер молча, свернувшись калачиком, не проронив ни слова.
Эпилог.
Солдаты и претории сжигали тела орков (потому что от наемников ничего не осталось, (кроме одежды, которую тоже подвергали термальной обработке), собирали мешки, вытряхивая из них содержимое, укладывали трупы своих товарищей в одну кучу, более компактно, перетягивая ремнями для надежности, собирали минометы, приводили поле боя в должный порядок. Все было кончено. Они выполнили свою боевую задачу: убили Нардамона (хотя на это они никак не рассчитывали) оттянули значительные силы Вааахх!!! от основных сил Фелиции. Справились полностью. Капитан сидел на камне, осматривая меч и точа его при помощи точильного камня, который лежал у него на поясе. К нему подошел комиссар. Николай стоял рядом, твердо держа древко Аквиллы. Инов сидел неподалеку, размышлял и разговаривал с напарником. Между ними лежало тело Павла. Радист ходил по кругу и связывался со штабом полка. Еще рядом с капитаном стоял первый взвод, во главе с Прохоровым. Они должны были быть по регламенту с командующим ротой, но выполняли работу, которая была ближе к ним. В воздухе стали заметны «Валькирии». Сначала они были точками. «Точками, которые заберут нас отсюда совсем скоро», думал капитан. Олег перевел взгляд и посмотрел на Менера, стоящего неподалеку. Сзади него стоял один из преториев. — Да, комиссар? - спросил Панфилов. — У меня тут созрел вопрос... Вы не боитесь... умереть? Все, кто находился неподалеку, посмотрели на капитана. Все, включая первый взвод, который прекратил свои работы. Олег встал и, ударив себя в грудь кулаком левой руки, ответил: — Комиссар, Мы не боимся ничего, что ни пошлет нам Аватус. Мы справимся со всеми проблемами, а смерть для нас — лишь середина пути на искуплении Долга. И Мы преодолеем любые трудности, ибо Мы — Белые Щиты. Прохоров от этих слов капитана еще раз возрадовался в глубине души тому, что он служит Аватусу. Он даже улыбнулся, под шлемом. Николай поднял Аквиллу над собой в знак этих слов. Инов и напарник приложили к груди руки, сложенные аквиллой и склонили головы. Александр Менер, в ответ на эти слова, утвердительно кивнул и тоже улыбнулся под шлемом. Тем временем «Валькирии» приближались: уже были видны очертания транспортников, следы от их двигателей, и темно-зеленая окраска Фелицианцев...
КОНЕЦ
Добавлено (2010-06-27, 5:35:43) --------------------------------------------- Но все же. Если так ВАМ понравилась первая подглава, вот она же, но слегка откорректированная:
I
— Занять оборону! Рассредоточиться по периметру, живо, живо! - прокричал капитан, обильно жестикулируя левой рукой. В ней ярко блестел под полуденным солнцем еще не активированный силовой меч. Правой рукой он с ловкостью, присущей ветеранам, надел шлем, закрыв от любопытного взора вражеских снайперов свои прекрасные голубые глаза и темные коротко подстриженные волосы. У него уже была привычка кричать на этих болванов в живую, используя горловые связки, чем по воксу. Меньше эстетики, как он считал. «Да и после такого заметно расслабляешься», подумал капитан про себя. Сотня людей расположилась по периметру большого прямоугольника, обрамленного зданиями и тротуарами. Бой предстоял в черте площади, недавно обустроенной гвардейцами. Еще несколько часов назад они заблаговременно соорудили импровизированные баррикады — из мешков с песком, вежливо принесенными солдатами, не без проклятий в сторону их капитана, «настоящего зверя», судя по их разговорам. От площади вело четыре дороги. Занятая позиция прекрасно защищалась от лобовых атак, на которые она и была рассчитана, так как только по двум из четырех дорог следовало ожидать атаки противника. В ближайших от этих дорог домах засело несколько взводов пехоты, в ожидании противника. Фланговая атака никогда не помешает. Главное, чтобы эти взводы не открывали огня до начала предстоящего сражения. Город был разрушен войной, пришедшей в него неожиданно. В округе не было ни одного живого или полностью целого дома, все они были разрушены, от многих еще отходил черный дым горящих остатков скупого быта горожан. Рота была окружена противником со двух сторон, в результате неудачного стечения обстоятельств. Она находилась в так называемом «котле». Можно было отступить, но от командования пришел четкий приказ — держать позицию. И в предстоящем еще сражении все зависело от солдат, их выучки, их опыта, их навыков. — Капитан! - позвал командира один из солдат. Он помахал рукой человеку, стоящему посередине площади. Солдат, как и все, сидел, прислонившись спиной к мешку и встав на одно колено. Боясь быть пристреленным чем-нибудь из иного «мира», солдаты не высовывали голов. Услышав свое звание, человек резко обернулся, отчего пятнистая оранжевая шкура, висящая сзади него, немного и ненадолго оторвалась от тела. Уверенным шагом он подошел к солдату, не наклоняясь и показывая всем своим видом, что ему все равно на опасность, плевать он на нее хотел. Выполняя эту «прогулку», он надел на шлем голову кошки. Но, так как у морды нижняя часть челюсти отсутствовала, на голове капитана была только верхняя, которая впивалась своими клыками в шлем чуть выше очков маски. Подойдя, он присел на пятую точку и уперся спиной к мешку. Тысячи отдельных частичек впились в спину как единое целое. «Хорошая метафора, олицетворяющая суть Имперской Гвардии, разобщенные, но единые...», думал в этот момент капитан. Меч он положил на колени, дабы не осквернять духов оружия землей. Немного постаравшись, все получилось. Следом он достал из кобуры на бедре лазерный карабин, проверяя его готовность. Солдаты «облепили» его взглядами, хотя их руки находились на лазганах, которые упирались своими темно-зелеными стволами на мешки с песком. Вся рота еще ни разу не участвовала в сражениях, кроме капитана и лейтенанта. Для каждого это был волнительный момент. Момент, от которого зависела дальнейшая судьба. Их судьба. Но не капитана. Олег Панфилов, тридцать два года от рождения, уроженец Фелиции, все поколения предков — Фелицианцы. Корни, которыми можно было гордиться. И он гордился. Четырнадцать лет в армии. Он отслужил положенные каждому гражданину десять лет еще давно, но решение остаться в армии принял без колебаний, внутренних или внешних. Он жил войной. Ему нравилось в ней все. Вольная жизнь, когда о тебе и твоей жизни думает кто-то сверху, кому ты и твои проблемы на хрен сдались. А чувства от войны... Они сводили Олега с ума! Особенно запах убегающего противника, вкус победы. Такой сладкий и манящий. Послужной список капитана был непросто отличным, он был идеальным: месяц — белые щиты, три, практически четыре, года в пятой роте третьего батальона, еще четыре года во втором батальоне — и вот его назначают на должность капитана второй роты! Но от названия батальона он нервно сглотнул, когда услышал в первый раз приказ — восьмой. Это звучало как приговор. Восьмой батальон, в котором смертность еще выше, чем в первом и втором вместе взятыми. Уж лучше сразу смерть. Но он прекрасно помнил, что Вильям, его полковник, прекрасно дал понять, что легко может это выполнить, не смотря на возражения полкового комиссара, Александра Менера. Комиссар. Этот ягуарин сын. Он слишком добрый для комиссара. А все, что противоестественно — то ненастоящее. Олегу он не нравился, и никогда бы не понравился, даже при иных обстоятельствах, будь он единственным человек на необитаемом острове, вместе с капитаном. Никогда и ни за что он бы не начал доверять этому человеку...
Показались враги. Плотный строй сомкнутых... хотя нет, там не было даже намека на плотный строй. Там была толпа людей. Толпа, никак не вооруженная, кроме ногтей и зубов. Но даже эти оборванцы могли быть проблемой для роты, которая ни разу в жизни еще не воевала по-настоящему. Если, конечно, они доберутся до нее. Капитан прокрутил лазкарабин на пальце, но тот выскочил (возможно, неслучайно) и ударился об землю. Последовал выстрел. Солдаты без промедления открыли огонь по врагу. Бой-ня длился несколько минут. Все картонные фигуры упали на пол, все были продырявленными в нескольких местах. Десятки лучей прошили их по всей поверхности, не оставив живого места. Капитан вновь прильнул своим телом к мешку и стал осматривать поле битвы, если можно так сказать. Как только звук стреляющих лазганов стих, солдаты начали выглядывать. Сначала они не отпускали из рук оружия и просто оглядывались, не веря, что сегодняшняя тренировка окончена. Благополучно. Один встал и снял шлем. Под ним были короткие светлые волосы и зеленые глаза, насыщенного цвета. Он вдохнул воздуха и присел. Гвардейцы что-то делали, каждый свое, но не рискнули повторить проделанное. Капитан встал. В этом была причина. — Рядовой... фамилия? - произнес спокойным, тихим голосом он. — Рядовой Прохоров, мой капитан, - отрапортовал гвардеец, встав по стойке «смирно», и отдав честь «по Фелициански». — Рядовой, - не поднимая глаз на прилежное знание дисциплинарного устава солдата произнес капитан. - Вам три наряда вне очереди и ограничение в еде на два дня. Послышался смех. Многие развернулись, ожидая, что будет дальше. — Не понял, мой капитан? - недоумевающе спросил рядовой. — Солдат, во время боя ни при каких обстоятельствах нельзя снимать шлем без команды командира. Это понятно? — Так точно, мой капитан! - ответил рядовой. — А во-вторых, если бы это был настоящий бой, то вы бы уже погибли, потому что противник пустил к нам в позиции ядовитый газ, разрушающий легкие всего за пару секунд. — С чего вы это взяли, мой капитан? Капитан посмотрел на него и покачал головой. Он еще звание Белого Щита не заслужил... — Я придумал, но это может быть и так, - он встал. - Вы все! - обратился он ко всем. - Тренировка отрабатывает все ситуации и все возможные последствия этой ситуации. И мне не важно, будет газ, или вы его до конца своих десяти лет не увидите, здесь он будет — понятно?! - прокричал капитан. — Так точно, мой капитан! - прокричала в ответ рота, встав и отдав честь.
